Приветствую, меня зовут Иван Фолетти, я преподаю в университете Масарика в Брно. Я рад поделиться результатами своего продолжающегося исследования научного наследия Никодима Павловича Кондакова. Я хочу заранее извиниться, что не говорю по-русски, хотя это и возможно. Для меня сложнее говорить по-русски на конференции и читать доклад, чем на английском языке (сказано на русском). Поэтому продолжу своё выступление на английском языке. Спасибо за то, что меня пригласили, это необыкновенно ценная возможность. К сожалению, через экран значительно сложнее достичь контакта с аудиторией, но я попытаюсь преодолеть эти сложности, и уверен, что в конечном счёте всё получится. Как я уже говорил, темой моего выступления станет наследие Н.П. Кондакова. Нелишним будет назвать вехи биографии учёного, не вдаваясь в детали и сохранив время для содержательной части доклада.

Мне кажется, что для интеллектуальной биографии Кондакова особенно важны три аспекта. Во-первых, он работал с восточным материалом, то есть с русскими и византийскими средневековыми сюжетами, однако же работал в рамках совершенно западной методологии. Во-вторых, он занимался Византией, воспринимая эти исследования как свой патриотический долг. В-третьих, он был чрезвычайно космополитичным человеком.

 

В это время разница между Россией и Западом была невелика и продолжала сглаживаться, что стало одной из причин лёгкости, с которой работы Кондакова принимались во Франции, в Италии и, частично, в немецкоязычных странах.

Кондаков большую часть своей жизни посвятил выстраиванию связи между прошлым и настоящим посредством изучения корней русской государственности и системы власти в Средние века и контактов с Византией, в определённой степени проецируя окружающую его реальность империи Романовых в прошлое. Для нас сегодня более важно то, что — в 1920-м году Кондаков стал беженцем, он был вынужден покинуть Россию. Сперва ученый направился в Болгарию, потом переехал в Чехословакию. 

Именно работа Кондакова в Чехословакии, его влияние на художественную и интеллектуальную среду историков искусства в Чехословакии, создали в стране круг его преданных поклонников.

Через несколько дней должна выйти в свет моя совместная с Адриеном Палладино книга «Византия или демократия?», посвященная последователям Кондакова из среды русской эмиграции в Чехословакии и Франции.

Таким образом, данная презентация раскрывает часть результатов плодотворных изысканий, которые Адриен Палладино и я вели последние несколько лет.

Моё выступление коснётся двух основных сюжетов:

• Прага, Кондаков и его ученики в контексте эпохи.
• Культурная институция и её влияние, выходящее за пределы строго научной деятельности.

Начнём с нашего первого пункта.

Как уже было сказано, Кондаков прибыл в Прагу как беженец в 1922 г., и его приезд отнюдь не был делом случая. Это было частью большой программы чехословацкого правительства под названием «Ruská pomocná akce», «Русская акция помощи». Двумя ключевыми для этой операции фигурами были первый президент Чехословакии Томаш Гарриг Масарик и первый премьер-министр молодого государства Карел Крамарж.

Несмотря на различия в своих внешнеполитических воззрениях — Крамарж был совершенным русофилом, тогда как Масарик ориентировался на дружбу со странами Запада, — оба политика хотели помочь России и особенно русским беженцам в это переломное время российской истории. Они разделяли точку зрения, согласно которой следовало создать в Чехословакии особое убежище, где русские интеллектуалы могли бы получать знания или продолжать свое образование, чтобы потом, по возвращении на родину, создать особые отношения между двумя странами. Идеей Масарика было превращение Чехословакии в мост — точку встречи европейских Востока и Запада. 

Эта операция была сложным организационным мероприятием, которое, однако же, мыслилось как достаточно кратковременное — оба, и Крамарж, и Масарик, были уверены в том, что русская революция скоро завершится и ситуация будет нормализована. В первые годы русского присутствия в Чехословакии сложилась совершенно уникальная ситуация: государство, появившееся на карте мира только несколько лет назад, предпринимало усилия, чтобы принять и удержать у себя лучших русских интеллектуалов, разместить их и обеспечить им условия для свободных занятий. Цель была не в том, чтобы интегрировать этих людей в чехословацкое общество, была поставлена более сложная задача. В Праге создавался параллельный русский образовательный центр, который должен был сохранить за границей русскую идентичность. Это резко отличалось от ситуации, например, во Франции, где провозглашалась политика: «чтобы остаться в стране, вы должны стать французом, как в смысле национальности, так и в смысле идентичности. Вы должны говорить по-французски». От русских беженцев в Чехословакии не требовалось подобной интеграции, поскольку считалось, что они проживут в стране некоторое время, а затем вернутся в Россию.

В это время в Чехословакии при поддержке правительства создавались высшие учебные заведения, школы, культурные инициативы, т.е. инфраструктура, необходимая для поддержания этой уникальной среды «России вне России», преимущественно в Праге и её окрестностях. Нельзя сказать, что этот проект увенчался полным успехом: уже через несколько лет стало понятно, что положение в России в ближайшее время не нормализуется. Многие из беженцев покинули Чехословакию и направились во Францию, Германию или США, другие вернулись в Россию. Судьба этих последних часто складывалась трагично: кто-то был казнён, кто-то попал в ГУЛАГ. Только незначительное меньшинство осталось в Чехословакии.

Таким образом, мы должны рассматривать приезд Кондакова в Прагу как часть очень масштабного взаимодействия русских эмигрантов и чешского государства. Кондакова пригласили конкретные люди — Любор Нидерле и Йиржи Поливка. Он был им известен как учёный, более того, сам президент Масарик также знал Кондакова. Следовательно, прибытие Кондакова в Чехословакию случилось в силу комбинации двух факторов: большой программы правительства по работе с русскими интеллектуалами и усилий отдельных высокопоставленных людей.

Важно понимать, что сразу же после своего приезда, Кондаков стал центром многочисленного круга интеллектуалов, состоявшего далеко не только из историков искусства. До смерти учёного оставалось всего три года, но за этот короткий срок он успел оказать значительное влияние на идентичность русской диаспоры в Чехословакии и пражских русских культурных учреждений в частности.

Ученикам и последователям фигура Кондакова казалась столь значимой, что после его смерти в Праге был основан Институт Кондакова. «Seminarium Kondakovianum» и выросший из него Институт Кондакова – редкие примеры культурных учреждений, названных в честь покойных исследователей, наряду, например, с Институтом Варбурга. Сам этот факт показывает не только научную значимость работ Кондакова, но и меру чувств к ученому со стороны окружающих.

Столь хороший приём в Чехословакии был оказан Кондакову, кроме того, потому что его деятельность хорошо вписывалась в конструируемый властями молодой страны новый нарратив славянско-чехословацкой идентичности. Не представляется возможным здесь достаточно подробно осветить, что значила эта чешская и словацкая славянская идентичность для страны, где общая численность национальных меньшинств — немцев, венгров и поляков — составляла около миллиона человек, и это ещё без учета значительного еврейского населения. Однако же в тот момент своей истории Чехословакия позиционировала себя как славянскую страну. Кондаков, в этом контексте, приехал в Прагу для того, чтобы преподавать историю славянских народов и различных кочевых племен. К немцам же и германцам учёный относился, скажем так, с определённым скептицизмом (в его словаре немцы и германцы — скорее синонимичные понятия). Подобные взгляды стали следствием опыта Первой Мировой войны и роли Германии в этой войне. Кондаков был уверен, что беды, переживаемые Россией, прямо связаны с Германией и немецкой агрессивностью. Так или иначе, для Чехословакии ученый, работающий в русле панславянской идеи, был чрезвычайно ценен — ожидалось, что он внесёт свой вклад в построение новой чехословацкой идентичности.

От Кондакова ожидалось, что он будет строить определенный нарратив о прошлом и об истории — чем он и занялся. Ему удалось создать исследования, связывающие славянский и панславянский нарратив с новорождённой Чехословакией, и успех ученого был развит и поддержан его учениками и последователями.

Переходя к сюжету о культурном институте и его деятельности, выходящей за рамки чистой науки, следует отметить, что все персоналии, формировавшие ядро этого учреждения, были, как и Кондаков, выходцами из России, приехавшими в Чехословакию в рамках «Русской акции помощи» беженцам.

Это были очень разные люди. Некоторые из них были очень молоды — например, Николай Беляев, студентом приехавший в Чехословакию учиться. Другие, например, Георгий Вернадский, уже принадлежали к цвету русской интеллигенции. Вернадский позднее переехал в США и стал одним из крупнейших русских историков первой половины XX века. К третьему типу эмигрантов можно отнести княгиню Яшвиль — аристократку, потерявшую большую часть своей собственности в России. Яшвиль стала одним из столпов Института Кондакова в Чехословакии, в культурном и социальном смысле. Так, судьбы этих разных людей объединились вокруг одного учителя, почтенного академика, которому осталось жить совсем немного. Именно смерть учителя окончательно сплотила его учеников.

Первым торжественным мероприятием, посвящённым памяти Кондакова, стало издание памятного сборника его имени, в котором приняли участие как советские византинисты, так и учёные из русской эмиграции, специалисты из Германии и романских стран. Эта книга, таким образом, соединила в себе статьи учёных со всей Европы и стала символом начала воплощения мечты Масарика и Крамаржа, стоявшей за созданием «Русской акции помощи», пусть и несколько неожиданным образом, — Чехословакия превращалась в мост между культурами.

В следующем году инициатива получила своё развитие в создании журнала, издававшегося сначала под названием «Seminarium Kondakovianum», а затем «Annales de l’Institue Kondakov». Это издание, выпускавшееся группой идейных последователей покойного ученого, выходило на тогдашнем международном языке — французском.

Журнал выходил в свет с 1927 г. на протяжении всех 1930-х, вплоть до 1940-го. В нём публиковались крупнейшие византинисты эпохи: от Габриэля Милле и Йозеф Стржиговского, известного под прозвищем «Аттила истории искусства», до таких икон российской интеллигенции, как Георгий Острогорский. Таким образом, семинары Кондакова, символически завершившись со смертью учёного, в ином виде продолжали его дело — в совершенно интернациональной среде. Конечно, сборник его памяти был издан преимущественно усилиями русских эмигрантов — однако ими дело не ограничивалось. Так появилось периодическое издание, посвященное памяти Кондакова, созданное группой близких к нему ученых и имевшее само по себе большую значимость.

Журнал широко распространялся по всему миру — отчасти благодаря контактам русской диаспоры, но не только. В кратчайшие сроки номера издания появились во всех крупных библиотеках: в Японии, в России, в Европе и Соединённых Штатах, в странах Южной Америки, что показывает степень успеха этого предприятия. Благодаря пражским архивам, мы сегодня хорошо представляем себе сеть контактов и взаимодействий, которой журнал и институт обладали по всему миру, связывая эмигрантскую Россию и Советский Союз со всеми уголками мира.

Не будем забывать также, что институт принимал активное участие в таких знаковых для археологии, особенно христианской, мероприятиях, как раскопки в Дура-Эвропас — немаловажный вклад в них внёс Н.П. Толль, один из учредителей института.

Институт начал собирать большую специализированную библиотеку, которая превратилась в одну из главных библиотек мира по археологии и искусствознанию, также сотрудники института формировали коллекцию русского искусства преимущественно икон.

Новый центр и место встречи интеллектуалов, становился точкой глобальных межкультурных диалогов и дискуссий. В той же мере это была важная библиотека и музей.

Особенную значимость это место обретало в свете ситуации в Советском Союзе, где зачастую предметы культа находились под угрозой уничтожения или вывоза для продажи за рубеж.

Семинар и его наследник – институт занимались также просветительской деятельностью, рассчитанной на большую аудиторию. Как пример можно привести выставку 1932 года, ставшую первой выставкой русской иконы в Чехословакии, ориентированную на самую широкую публику.  Институт задался целью показать миру русскую средневековую икону. Следует напомнить, что большой интерес к старым иконам, зародившийся в России в самом начале XX века, не сразу был разделён на Западе. Именно деятельность института внесла немаловажный вклад в популяризацию на Западе русской культуры, особенно культуры средневековой. Конечно, речь идёт не только о трудах Кондакова, но и о работах его учеников, стремившихся продолжить его плодотворные исследования.

Кроме организации выставок, конференций, открытых дискуссий, проводившихся в институте либо же на других площадках силами института, в основном благодаря княгине Яшвиль, которая ещё до революции была глубоко заинтересована русским фольклором и шире – русским искусством, семинар давал своим посетителям возможность ознакомиться с технологией производства икон, эмалей и других предметов русской средневековой и нео-средневековой культуры. Изготавливаемые таким образом вещи выставлялись на продажу, а выручка направлялась на поддержку института, причем часто покупатели находились не только в Чехословакии, но и за её пределами. Профессор Острогорский оказывал большую помощь в этом деле. Целью этой культурной, фольклористической и коммерческой работы было распространение в стране и за границами знаний о русской средневековой культуре, а также о нео-средневековых веяниях конца XIX - нач. XX веков.

В этом смысле участники seminarium kondakovianum и княгиня Яшвиль продолжали традицию, зародившуюся в Абрамцево десятки лет тому назад: проповедь возвращения к русским корням. Интересно то, что эта русская идентичность конца XIX в., благодаря кондаковским семинарам, в Чехословакии развивалась по своему изначальному пути, тогда как в России процесс ее становления был потревожен и нарушен пришествием авангарда.

В каком-то смысле принятая институтом Кондакова изобразительная культура была старомодной. Однако же, она сильно повлияла на страну пребывания — Чехословакию, где нео-византийская и нео-русская культура связывалась с традицией кирилло-мефодиевской миссии, обращением славян Великой Моравии, составлявшей важную часть чехословацкого национального нарратива. Теперь этот сюжет неожиданно был представлен на изобразительном языке византийско-русской традиции. 

История кондаковских семинаров имеет печальное окончание. Будучи местом проведения международных научных исследовательских проектов высочайшего уровня, местом встречи учёных и широкой публики, местом, где производились прекрасные предметы, популяризирующие русское искусство и влияющие на Чехословакию как на страну славянской идентичности, сконструированной славянской идентичности, проект был обречён стать жертвой в случае немецкого вторжения в страну. И в 1938 г. так и случилось. Институт попытался перебраться в Белград, но выбор убежища оказался крайне неудачным: одним из первых зданий, разрушенных в столице Югославии при нападении немцев в апреле 1941 г., оказалось здание института. При этой бомбардировке 6 апреля 1941 г. погибли два человека, чью важность для института сложно переоценить: Д.А. Расовский и его супруга, И.Н. Расовская (ур. Окунева).

Небольшая часть участников семинара уцелела и сохранила его наследие. Эти люди вернулись в Чехословакию, где им пришлось выживать в новой реальности оккупированной нацистами Праги. Публикации, открытые мероприятия, выступления — всё это было под запретом. Люди держались на плаву преимущественно за счёт продажи маленьких икон, но даже в этих тяжелых обстоятельствах удалось увеличить библиотеку института. Однако и такому полуподпольному существованию был положен конец в 1952 г., когда, вслед за коммунистическим путчем 1948 г., руки новых властей дошли до закрытия этой «организации белоэмигрантов». Тем самым пришёл конец яркой истории русской интеллигенции в Чехословакии, наложившей свой глубокий отпечаток на культуру страны. Институт был включен в состав департамента истории искусства чешской Академии наук, однако по сути его прошлое было предано забвению. В период активной работы семинар и институт являли собой уникальный научный центр, у которого не было конкуренции в области византийских и русских исследований. Да, в первую очередь это был замкнутый кружок русских эмигрантов в Праге, пусть даже и поддерживающий контакты с иностранными интеллектуалами, такими, как Й. Мислевец или князь Шварценберг. Однако для мировой культуры и мировой искусствоведческой науки семинар стал истинным мостом, посредством которого, при помощи лекций, публикаций, производства предметов материальной культуры Запад и Восток встречали друг друга в Праге.

В заключение необходимо сказать, что наследие Кондакова не исчезло, также как и результаты работы семинаров его имени. В начале 1950-х годов, когда институт медленно умирал в Праге, один из учеников Кондакова, Андрей Грабар, начал в Париже издание нового журнала «L’Archéologique», перенявшего символическое и метафорическое наследие seminarium kondakovianum. В 2014 г. я удостоился чести, вместе с учёными из Академии наук Чешской республики и университета Лозанны встать у истоков возрождённой традиции. Мы издаём новый журнал, под названием «Convivium», посвящённый обменам и взаимодействиям в искусстве Европы, Византии, Средиземноморья и мира ислама в Средние века. Издание выходит с подзаголовком: «seminarium kondakovianum, serius nova». Таким образом, наследие Никодима Кондакова в Центральной Европе живёт и развивается.